Чем мы отличаемся от европейцев

12.11.2011

Нам ли не знать об умении европейцев вести себя подчеркнуто вежливо в общении друг с другом. В разговорах они часто улыбаются друг другу, строят на лицах "гримаски", которые нам, жителям России, так хочется назвать ужимками, неискренним проявлением чувств. При таком напоре на тамошние порядки самое время было бы привести с нашей сторны нечто в противовес, что не оставило бы камня на камне от европейских привычек общаться без свойственной русским широты души. Однако же сразу нужно и признать – нет у нас ничего такого, что бы встало рядом с вежливостью европейцев и опрокинуло бы нашей душевностью. Тогда что есть? И прежде чем я пущусь в философствование на тему, как мы докатились до… я бы хотел описать один разговор, состоявшийся между мной и моими близкими друзьями.

- Хотите узнать, чем мы отличаемся от европейцев и что нам нужно изменить в себе, чтобы они перестали воспринимать нас как чужих? – спросил я у милой интеллигентного вида пары, часто путешествующей по миру.

- Попробуй удивить нас чем-то новым, - предложил молодой человек. – Насколько мне известно, ничем особенным мы не отличаемся, если конечно не брать вопросы религии.

- О религии говорить не будем, - успокоил я. – Главное различие между нами в следующем – мы в отличие от них не боимся приносить хлопоты другим, считаем, что имеем право, раз за некую услугу мы заплатили сполна.

- Разве должно быть по-другому? – дружно переспросили меня собеседники.

- Может, - ответил я и, не дожидаясь скептических реплик, рассказал о случае, когда в большой компании, мне довелось ужинать в итальянском городе Флоренция. Среди нас были и испанцы, и итальянцы, и греки, и в моем лице русские. Деловое мероприятие, которое собрало нас в Италии, подходило к концу. Заранее заказывать ресторан для последнего совместного ужина мы не стали и зашли в первое приглянувшееся заведение.

На улице, а дело было в феврале, легкий морозец метлой из снежинок разгонял редких прохожих. Мы быстро юркнули в ресторан и в ожидании официанта столпились у входа. Посадили нас быстро, сдвинув два столика в двух шагах от входной двери. Зная отличительную особенность европейцев не бунтовать в вопросе выбора столиков, я, тем не менее, по очереди всматривался в лица моих коллег с надеждой, что хотя бы один решится на вполне здравую мысль, а не перебраться ли нашей компании подальше от входной двери, из-под которой нещадно дуло.

Ничего подобного не произошло, обменявшись все понимающими взглядами, в которых я прочитал что-то вроде «ничего не поделаешь», они ни о чем не попросили официанта и расселись. Единственная женщина в нашей компании, гречанка, оказалась спиной к двери. С тоской она посмотрела на мужа, тот в ответ что-то ободряюще произнес на греческом, мило улыбнулся, после чего дама легким движением без тени раздражения или огорчения накинула на плечи куртку и принялась листать меню.

Мы выбирали блюда, непринужденно беседовали о разном, время от времени каждый на мгновение твердел взглядом и всматривался в открытую нараспашку форточку поверх первой двери из двух во входной группе. Но высматривание того, о чем по нашей российской логике нужно было бы сказать с первых минут, не заканчивалось не только просьбой к официанту закрыть форточку, но никто и ни разу не пожаловался на дискомфорт даже соседу по столику. Мы все стремительно замерзали на сквозняке от часто открывающихся дверей и старательно избегали темы холода, который неотвратимо стелился по полу и по нашим ногам.

Когда были съедены закуски, а затем и горячие блюда, и мы ожидали заказанные десерты, наконец, один итальянец, возможно, на правах хозяина подозвал официанта и в наивежливейших выражениях спросил, есть ли возможность хотя бы немного прикрыть форточку над первой входной дверью и вынужден был выслушать от официанта – и мы все заодно, - что открытая форточка совсем не добавляет холода в ресторан, что вторая дверь прикрывается весьма плотно и в ресторане очень тепло.

В эту минуту в ресторан заходила большая компания, и один мужчина одновременно открыл и удерживал обе двери, пропуская вперед дам. Некоторое время, содрогаясь на порывы холодного ветра мы, казалось, потеряли способность слышать официанта, который тем временем продолжал убеждать нас, что в ресторане тепло.

После пространных пояснений официант все-таки выполнил просьбу и с выражением величайшей неохоты прикрыл форточку. Как вы думаете, кто-нибудь за столом прошелся по теме нерадивых официантов? Отнюдь. Когда официант величественно прошел мимо, он практически от всех, кроме меня и закоченевшей гречанки, услышал слова благодарности.

Итак, мы отужинали, сильно замерзли, наверняка, внутренне остались недовольны неуютной атмосферой ресторана, а выйдя на улицу, еще добрый час простояли у входа в гостиницу – никто не решался первым прервать последнее общение. На завтра мы все разъезжались по своим странам.

Разойтись нам помог несчастный вид все той же гречанки, у которой зубы стучали так, что она вынуждена была прикрыть рот ладонями, но тем не менее ни словом не упрекнула мужа, что тот никак не останавливался в описывании одной комичной ситуации. Мы дружно делали вид, что нам безумно смешно и старались смеяться естественно, что естественно ни у кого не получалось – от холода у нас у всех не попадал зуб на зуб.

Мои милые, интеллигентного вида друзья выслушали мою, если хотите, притчу, посмотрели друг на друга и сказали мне так:

- Мы не хотим так жить, и мы не хотим, чтобы так жили наши дети…

Евгений Сорокин